Аннотация
Статья посвящена реконструкции духовной биографии культурно-общественного деятеля Николая Цертелева. На основании архивных документов, в частности «еgо-источников» и поэзии Н. Цертелева, совершена попытка исследовать его жизненный путь сквозь призму духовных поисков, саморефлексии. Основное внимание сосредоточено на выяснении места и роли в жизни героя таких категорий, как «семья», «религия», «творчество», «идеология», «дружба», «моральность».
Аннотация, ключевые слова и фразы: Н. Цертелев, духовная биография, духовное развитие, саморефлексия, творческий процесс, семья, идеология.
Annotation
The article is dedicated to the reconstruction of spiritual biography of well-known cultural and public figure Mykola Tserteliev. The investigation of his life through the lens of spiritual searches and self-reflection is based on the archival documents, particularly “ego-sources” and poetry of M. Tsetreliev. Chief attention is paid to the ascertainment of the place and the role of such categories as “family”, “religion”, “creativity”, “ideology”, “friendship”, “morality” in his life.
Annotation, key words and phrases: M. Tserteliev, spiritual biography, spiritual development, self-reflection, creative process, family, ideology.
О публикации
УДК 94 (477) + 929 (477).
Опубликовано 15 декабря 2014 года в №1.
Количество просмотров: 620.
Николай Цертелев (1790–1869 гг.) известен как русский и украинский фольклорист, языковед, критик, литератор, общественный деятель. Именно благодаря его сборнику украинских дум «Опыт собрания старинных малороссийских песен» (1819 г.) началась история научных публикаций украинского народного эпоса. Своей деятельностью Н. Цертелев обращает на себя внимание многих знаковых личностей: Г. Державина, В. Жуковского, А. Пушкина, Т. Шевченко, Д. Трощинского, А. Бестужева, М. Максимовича, Н. Костомарова и др.
Но, не попав в фокус истории крупным планом, Н. Цертелев в гуманитаристике пока еще имеет статус «обреченного» на вспоминание, однако обогащение историографии подобными биографиями дополняет мозаичное панно культурно-общественной жизни XIX в.
Пытаясь реконструировать целостный портрет Н. Цертелева, мы обратились к такому жанру, как интеллектуальная биография, которая представляется в виде интегральной конструкции, распадающейся на систему своего рода минибиографий: чиновника, личности, гражданина, любовника, интеллектуала, научного работника, которые являются частью общей биографии и в то же время имеют свои микромиры. Задание биографа состоит в сведении частей биографии под общий знаменатель, где читатель сможет увидеть развитие автономных миров личности в их тесном взаимодействии.
Неотъемлемой составляющей интеллектуальной биографии являются ее гносеологический и онтологический аспекты, а значит, возникает необходимость говорить о духовной биографии деятеля, имманентно, незримо присутствующей во всех перечисленных ипостасях.
Под духовной биографией следует понимать реконструкцию процесса духовного становления личности с привязкой к деятельностной ее биографии. Духовная биография прежде всего связана с духовными поисками героя, его верой, «устремлением к высшему началу, нравственными взлетами и падениями, преодолением в себе зла» [7, с. 280].
Сложность создания духовной биографии состоит в том, что автор должен проникнуть во внутреннюю, сокровенную жизнь героя, исследовать тонкие движения его души, религиозные поиски и пути развития, что не всегда имеет документальное подтверждение. Соответственно, источниками духовной биографии являются в первую очередь «исповедальные» памятники литературы – автобиографии, дневники, письма, а для мыслителей и поэтов — их творчество, прозаическое и поэтическое [7, с. 280-281].
На протяжении всей жизни Н. Цертелев постоянно занимает свои мысли «вечными» вопросами, на разных этапах для него важна проблема осмысления жизни. Элементы саморефлексии, самоуглубления присутствуют и в личных источниках Н. Цертелева, и в его творчестве. Показательным в этом отношении является письмо Н. Цертелева к его сыну Петру [9].
Главная идея письма — осмысление прожитого, наставление потомкам через реконструкцию жизненного пути в двух разных плоскостях: литературной и служебной. Впрочем, определенный синкретизм творческо-интеллектуальной жизни с профессионально-общественной вносит коррективы в окончательный план воспоминаний:
«1. Малороссия, или воспоминания о моем детстве, образовании, родных и близких знакомых.
2. Служба в столице и провинциях, или воспоминания литературные и служебные.
3. Швейцария и Москва — воспоминания о трехлетнем пребывании за границей и возвращении в Россию» [9].
Этот фрейм-сценарий является саморефлексией собственного жизненного пути, особенно интересным и ценным для исследователя является тот факт, что рефлексивность Н. Цертелева по «направленности» является попыткой не только воспринять и осмыслить свою психику (интрапсихическая рефлексия), но и понять психику других людей (интерпсихическая рефлексия). Саморефлексия Н. Цертелева выступает компонентом самопознания, результат которого — понимание и объяснение своих мыслей и чувств, мотивов поведения, способность отвечать на причинные вопросы касательно своего характера, мировоззрения, отношения к себе и другим людям и т. д. В контексте бытия это называется «узнать правду о самом себе» [6]. Структура воспоминаний Н. Цертелева демонстрирует нам многовекторное направление рефлексивности, в частности мы можем выделить:
— коммуникативную рефлексию, целью которой является осознание индивидом того, как он воспринимается другими партнерами по общению;
— личностную рефлексию, дающую возможность понять собственный внутренний мир;
— интеллектуальную рефлексию, которая обеспечивает сопоставление собственных действий и предметных ситуаций [6].
Кроме обоснования собственной «концепции жизни» для себя, воспоминания Н. Цертелева направлены и на «внешнего читателя». Князь планирует начать мемуары со второго раздела, считая, «что содержание его интереснее других и то, что он небольшими статьями может быть помещаем в современных журналах». Возможно, именно так, уже на склоне лет, Н. Цертелев пытался напомнить о себе, привлечь внимание к своей хотя и короткой, но довольно бурной литературно-творческой деятельности.
Однако, пытаясь понять траекторию духовных поисков Н. Цертелева, мы считаем более интересными первый и третий разделы, поскольку эта часть мемуаров, в отличие от второго раздела, имеет менее «публичный» характер и наполнена «домашними», личностно-интимными переживаниями. Если второй раздел подразумевает отображение «других» для других, то первый и третий — «себя» для себя и семьи. Считаем, что эта часть должна была бы стать составляющей семейной хроники, зафиксировать образ князя именно для потомков. Свои мемуары, кроме общественно-литературного назначения, он мог мыслить и как составляющую в истории духовной генеалогии, связанной с передачей культурного опыта родового самосознания, нравственных качеств.
Не имея претензий на литературное признание, все написанное Н. Цертелев планирует сберечь для своих детей: «На память тебе, братьям и сестрам твоим я соберу, что сохранилось в моих бумагах, велю переписать и оставлю каждому из вас по рукописному экземпляру — а один, для мама, хочу переписать собственноручно». Из вышесказанного видим, что литературное наследие для самого князя приобретает статус «родовой памяти», а не профессиональнообщественное значение. Особенно нежным и заботливым выглядит желание собственноручно создать один экземпляр для «мама» (речь идет о второй жене князя — Цертелевой (в девичестве Чулковой) Варваре Семеновне).
Категория «семья» является одной из приоритетных в системе ценностей князя. Еще, не будучи женатым, он посвятил стихотворение любимой, предполагаем, что это была его будущая первая жена Анна Войнова: «Не позабудь меня, / друг милой, друг бесценный. / Будь счастлива в стране любезной мне, родной, / И вспомни иногда того, кто удаленный / Надолго от тебя, живет одной тобою» [14, л. 10].
Идеал жены для Н. Цертелева абсолютно типичен для I четверти XIX в.: семья видится ему патриархальной, глава семьи, — конечно, же муж. Впрочем, вес и влияние женщины в семье также играют существенную роль, от нее зависит «бытовая» жизнь семьи, а также уют и тепло в доме. Жена для Н. Цертелева — это, прежде всего, самый лучший и самый дорогой друг, не зря же и в поэзии, и в письмах как первую, так и вторую жену он называл «милый друг».
Для князя основа брака — это духовное единение, ответственность друг за друга. Очевидно, у Н. Цертелева и его жены были похожие взгляды на институт семьи, что и позволило семье Цертелевых существовать в едином смысловом пространстве на протяжении нескольких десятилетий. За это князь и ценил своих жен и был им очень благодарен.
Особое место в жизни Н. Цертелева занимают его дети, он был главой большого семейства — имел семеро детей. Методы и пути воспитания потомков для князя — всегда в центре внимания: «С грустью вижу, что не в силах достигнуть главной цели отца семейства, что мое влияние на нравственно-религиозное воспитание моих детей слишком не достаточно для того, чтобы оградить их от современной нравственной эпидемии, которая вдыхается юношеством вместе с воздухом» [8, л. 133 об. — 134].
Н. Цертелеву необходимо иметь невидимую духовную связь с детьми, он не просто отец — он близкий друг, который помогает определить правильные жизненные ориентиры для своих потомков: «Друзья мои! Дорожите добрым именем, как я дорожил им. Будьте искательны без низости, самолюбивы без суетного тщеславия; терпеливы, но не беспечны; снисходительны к другим и строги к самим себе; трудитесь, но берегите здоровье, веселитесь, но не предавайтесь суетности; ищите удовольствий не в предметах вас окружающих, но в глубине души вашей, не в блеске и шуме света, но в скромном кругу добрых родных и приятелей… Если будете в силах, помогайте бедным, прежде родным, а затем и чужим. Не ограничивайте этих пособий одними деньгами или другими вещами, но помогайте вашим советом, вашим искренним участием. Любите не только друг друга, но любите всех, даже врагов ваших, не думайте, что это трудно. Господь поможет вам» [13, л. 1 — 1 об.].
Особое место в жизни Н. Цертелева занимает чувство дружбы. Анализируя переписку князя, сразу обращаешь внимание на контраст его писем между просто знакомыми, коллегами и настоящими друзьями. К последним принадлежат письма С.А. Маслова — лучшего друга князя со студенческих времен. Это не просто письма, это скорее исповедь, философские размышления о жизни и смерти, передача своих взглядов, мечтаний, чувств, это демонстрация своего внутреннего мира, своего настоящего «Я». Их переписка напоминает передачу друг другу всего наиболее сокровенного, что живет в душе каждого. Так, Н. Цертелев писал другу: «В жизни моей были мрачные дни, были тяжелые часы, и в эти дни и часы чувствовал я присутствие Бога живого. И страшные и радостные были эти минуты, я из глубины сердца взывал: верую Господи, помоги моему неверию! и Господь помогал мне, и душа успокоилась, и тучи проходили, и вот я достиг до рубежа, отделяющего время от вечности, любовь Его не оставляла меня в этом пути и Он по беспредельному Его милосердию даровал мне тихую, спокойную, счастливую старость — да, я счастлив, как немногие (курсив мой. -М.С.)» [8, л. 133 об.].
Часто в письмах встречаем поздравления с праздниками: Новым годом, Рождеством Христовым, Пасхой. В этом нет ничего странного, ведь таковы были требования этикета того времени, это проявление вежливости. Однако в письме к С.А. Маслову чувствуется совсем иной тон: слова к другу — это не просто обычное внимание, это зов сердца: «И я прошу у тебя, добрый друг, Христианин, прощения во всем, в чем я виноват пред тобою. Помолись, чтобы и Господь отпустил мне прегрешения мои вольные и невольные. Я верую в силу теплой, живой молитвы и убежден, что молитва друга, как молитва родителей, привлекает на нас благословение Божье» [8, л. 133 об.].
Поэтому и неудивительно, что своим детям князь завещает: «Дети мои! Уважайте единственного друга моего Степана Алексеевича Маслова, будьте с ним искренны и следуйте его советам. Дорожите приязнью всех, кто был благорасположен ко мне, в особенности Ив. Кор. Третьякова, Ф.Ф. Кодинцу, Ильи Пет. Капниста, Анд. Алек. Голубинова» [13, л. 1 об.].
Послания к друзьям [12; 14] дают нам представление о меланхоличном, мечтательном и чутком человеке, к тому же вовсе неприхотливом в быту. Нельзя не упомянуть и факт ностальгии автора по прошлому. Он постоянно противопоставляет традиционные и новые порядки, причем совсем не понимая и не одобряя последних. Не зря, планируя писать воспоминания, он акцентирует внимание на том, что собирается описать малороссийские типы, каких сейчас уже нет, образ жизни, существовавший 70 лет назад [9, л. 2].
Из вышесказанного мы уже убедились в важности для духовной жизни Н. Цертелева такой составляющей, как религия. Он всем сердцем верит в Бога, благодарит его за прожитую жизнь, за тихую, спокойную, счастливую старость, за блага, какие у него есть, и т.п. В тяжелые минуты вера в Бога является лучом света в темноте. В своем духовном завещании Н. Цертелев обращается к детям: «Дети мои! Благодать Господа нашего Иисуса Христа да будет с вами и в сем и в будущем веке! Да сохранит вас Господь кровом своего милосердия и да обратит к истине не у дверей гроба, но в самом начале земной вашей жизни. Дети, милые, добрые дети мои! Уповайте на Бога, молитесь ему и благоговейте пред ним. Дети мои! В каком бы положении вы не были, за все благодарите Бога и верьте, что он все устраивает для блага вашего или в этой земной или в будущей небесной жизни» [13, л. 1 — 1 об.].
Человек, пытающийся философски осмыслить свой «жизненный путь», рано или поздно сталкивается с проблемой «жизни и смерти». Тему смерти Н. Цертелев начинает осмысливать в довольно молодом возрасте, его поэзия насыщена мыслями о вечном и тленном.
В духовном завещании, написанном в 1843 г., читаем: «Прошу, приказываю вам не плачьте, но молитесь о мне — и когда Господь призывает меня к себе, не ропщите и не предавайтесь отчаянью, это большой грех! Со смертью моей вы лишитесь земного отца, но есть Отец небесный, общий, и ваш и мой и каждого, благий, всемогущий, милосердный, он не оставит вас, как не оставлял меня от колыбели и до сего дня, да он не оставит вас! Я это чувствую, я уверен в этом.
Дети мои! Прошу вас еще раз, не предавайтесь горести, но ежегодно, в день моей кончины, помолясь Господу в святом храме его, об отпущении грехов моих, прочтите в тишине и спокойствии сердца, сие последнее земное мое слово, по слабости человеческой орошаемое слезами моими» [13, л. 2].
Текст завещания демонстрирует отсутствие страха у Н. Цертелева перед смертью. Он призывает отпустить его спокойно, однако желает, чтобы память о нем была «живой». Возможно, сама категория смерти еще не осмысливалась автором как неминуемый конец «жизненного пути», а ее использование в поэзии или ego-источниках имело лишь переносный, символический смысл, скажем, в минуты отчаяния, грусти, скорби.
Совершенно иное представление о смерти видим в письме Н. Цертелева к С. Маслову от 8 марта 1867 г. (т.е. за два года до смерти князя): «В старости мы часто говорим о смерти, но говорим так, как будто бы она была за горами, а не за плечами у нас; произнося слова смерть, мы редко думаем о таинственном значении этого слова и, что еще замечательнее, даже при желании нашем, произнося это слово, пробудить в душе те чувствования, которые, кажется, неразлучны с ним, нам не всегда удается это. Говорю по опыту. Да, по собственному опыту: ежедневно, в вечерних моих молитвах, благодаря Господа за проведенный день и думая о близком последнем моем дне, я усердно молю Его даровать мне Христианскую кончину в мире и покаянии, с полным сознанием, твердой верой в загробную жизнь, с несомненной надеждой на милосердие Творца и с живым чувством любви к Искупителю; но эта молитва не всегда возбуждает те чувствования, которыми желал бы наполнить мою душу — и редко, редко сопровождается слезами умиления, после которых так легко, так радостно на сердце, так светло и покойно в уме! — от чего же это? От того ли, что молитва наша не всегда бывает равно пламенна, или потому, что это посылается свыше, как новая милость Бо- жия, как новое духовное благо?» [8, л. 133 об.].
Это уже не реакция на внезапно свалившуюся болезнь, это глубокие раздумья о конце бытия, о таинстве того, что будет после земной жизни. Здесь существует некоторая дихотомия: с одной стороны, смерть для князя является неминуемой реальностью, а с другой, — чувствуется желание ухватиться за «жизнь», успеть прожить ее как можно полнее.
Важным компонентом гармоничной жизни Н. Цертелева выступает творческий процесс. Сам князь говорит о нем так: «Я никогда не имел претензий на литературную известность, а потому не желал печать собрания моих стихов и прозы; я писал потому только, что мне хотелось писать, потому что это доставляло мне приятное занятие, а иногда какую-то потребность души, изложить на бумаге то, что я думал или чувствовал» [9, л. 1].
Творчество необходимо Николаю Андреевичу для реализации собственной индивидуальности, удовлетворения духовно-эстетических потребностей. Оно выступает в качестве силы, которая «трансформирует, способствует позитивной самооценке и обеспечивает самопродвижение индивида в его развитии» [4, с. 10]. Творчество для Н. Цертелева — это часть жизни, внутренне мотивированный процесс активного поиска потенциальных возможностей гармоничного решения объективных и субъективных противоречий, это средство в понимании практико-духовного мира. Для князя характерным является художественно-образное осмысление действительности. С помощью творчества он отображает, образно моделирует свою жизнь, оно помогает мысленно скорректировать, дополнить, продлить, а порой и заменить реальность.
До сих пор мы говорили о сугубо внутреннем, духовно-глубинном мире Н. Цертелева. Однако духовное развитие человека проявляется и в его культурной, общественно-политической деятельности. Проявление «индивидуального духа» происходит в контексте «духа времени, исторической, социокультурной специфики эпохи его жизни» [10, с. 25].
Историческое время, в котором жил Н. Цертелев, характеризуется переходом от одной мировоззренческой системы к другой, эволюцией общественных и личных идеалов, что отразилось в появлении новых этических концепций [11]. Общественно-культурная ситуация I четверти ХIХ в. порождает в российском обществе проблему «разрыва поколений», которая по большому счету представляла ценностный разрыв, воплощенный в противостоянии небольшой, но значимой группы доминирующей традиции, системе, строю [5]. В этой исторической ситуации поколение биологических одногодок уступает культурным поколениям людей разного возраста, которые, впрочем, мыслят в одной системе координат и исповедуют одни принципы.
Перед дворянином возникает проблема индивидуального выбора дальнейшего пути развития страны. Достаточно метким представляется использование такого понятия, как появление «кающегося дворянина», постепенно эта категория способствует формированию интеллигента нового типа, «вскормленного» романтическим духом эпохи, однако имеющего четкие политические принципы [1]. Это та часть дворянства, которая чувствует, видит проблему царящего в общественной жизни кризиса, осознает и пропагандирует необходимость перехода России на обще цивилизационный путь модернизации.
На другом идейно-политическом полюсе представители той части дворянства, для которой нерушимым, сакральным является традиционный уклад жизни русского общества с его традициями, нравственными основами, обожанием и даже в какой-то мере тотемизацией образа государя.
Идейно-политическая система каждого дворянина зависела как от его личной морально-этической системы, так и от социально-политической и культурноидейной ситуации в обществе. На окончательный выбор влияли и глубинные духовные позывы, и прагматические, рациональные, подчас меркантильные мотивы. Каким же был выбор дворянина Цертелева? Какими были его политические убеждения, ориентации, установки, общественная мысль?
«Любите Государя и отечество, повинуйтесь властям, строго исполняйте христианские и гражданские обязанности, и Господь благословит вас» [13, л. 1] — эта установка детям из духовного завещания князя красной нитью проходит через всю его жизнь. Н. Цертелев сознательно, искренне делает выбор в пользу «незыблемости» монаршего трона и политических устоев [14, л. 53]. Он всегда прославляет Монарха, верит в его силы и молится на него. Монарх для общего блага должен иметь набор определенных качеств, и среди них правдивость, мудрость, работоспособность, милосердие, справедливость [15]. Искренняя вера в нерушимость института монархии и господствующей системы не мешает Н. Цертелеву видеть недостатки общества:
Злу, у нас, ни меры, ни предела!
Везде, во всем корысть, коварство, ханжество
И своевластва торжество
Здесь зависть, там — невежество преграда,
Надменность, клевета, и вместе низость, лесть;
За слово правды гнев и месть,
А за ласкательство — внимание награда!
Будь честный, дельный человек,
Чернорабочим будешь век;
Будь глуп и подл, имей лишь связи,
И вытащат тебя из грязи. — Спит совесть и молчит закон!
Украдьте рубль — «Сибирь» гласят уставы,
Украдьте миллион — и будете вы правы! [14, л. 40 об.]
Н. Цертелев пытается ответить на вопрос: почему так случилось и как дальше жить? Интересно, что этот же вопрос пытались решить и дворяне — декабристы, видевшие самый главный недостаток общества в крепостном праве. Для Н. Цертелева крепостное право — это главный столп, на котором держится вся система. Проблема, по его мнению, в другом: в упадке нравственности, низкопоклонстве перед Западом и в поведении самого дворянина, которому князь отводит исключительную роль в обществе: «Мы старшие в семье, вожатые народа/ Мы — стражи родины и трона» [14, л. 39 об. — 42].
Продолжая тему нравственной ситуации в России, Н. Цертелев писал С. Маслову: «К чему приведет нас рационализм, дошедший до безумия, известно одному Богу. Но может быть это начало нравственного кризиса Европы — дай Бог! Уже являются люди, публично обличающие безумие — конечно слова их еще до сих пор для большинства глас вопиющий в пустыни — но можно и должно надеяться, что семена, бросаемые ими, взойдут и принесут желаемый плод» [2, л. 134].
Духовные поиски Н. Цертелева неотделимы от исторической эпохи, вся его жизнь — это воистину философский поиск «себя», попытка понять свою роль в макромире. Первичной силой человеческой жизни и главным условием формирования духовной личности является вера. Каждый человек пытается найти предмет любви и посвятить ему свою жизнь. Каждому человеку свойственно тяготение (сознательное или несознательное) к тому, чтобы найти определенный безусловный и высший жизненный смысл и «прицепиться» к нему как к главному источнику, смыслу и свету жизни. Человек верит в то, что принимает как наиболее существенное в своей жизни, чем он дорожит, чему служит, что составляет предмет его устремлений. Имеющий такой предмет верит в него [3, с. 49-50].
Бесспорно, Н. Цертелев имел такой предмет, в который верил, которым жил и которому отдавался сполна. Столпами его веры стали «Семья», «Религия», «Страна». Всю жизнь он пытался смоделировать идеальный образ семьи и делал все для претворения его в жизнь. Его глубинное «естество», внутренние силы на протяжении всей жизни пытались познать сущность высших, потаенных сил.
Искренняя любовь и переживания за свою страну способствовали появлению у Н. Цертелева собственного взгляда на историческое развитие, собственной идейной платформы, которая много в чем не только с высоты сегодняшнего дня кажется не вполне соответствующей требованиям времени, но и современниками воспринималась враждебно, без понимания. И все же он ни разу не отступил, ни разу не пошел на компромисс, пылко сражался и отстаивал свои взгляды.
Список литературы / Spisok literatury
- Бертолисси С. Три лица русской интеллигенции: Радищев, Чаадаев, Сахаров. http://pda.coolreferat.com.
- Бессонов П.А. Князь Николай Андреевич Цертелев (Эпизод из истории русской литературы и педагогической деятельности на протяжении полувека): Монография. РГАЛИ. Ф. 2866. Оп. 2. Д. 7.
- Борисова Н.В. Духовная личность и смысл ее жизни // Психологические проблемы смысла жизни и акме. Электронный сборник материалов ХV симпозиума / Под ред. Г.А. Вайзер, Н.В. Кисельниковой. М., 2010.
- Ильин Е. П. Психология творчества, креативности, одаренности. СПб., 2009.
- Левада Ю. Заметки о проблеме поколений. http://www.polit.ru//wordl/2002/04/17/474862.html.
- Леонтьев Д.А., Аверина А.Ж. Феномен рефлексии в контексте проблемы саморегуляции // Психологические исследования. 2011. № 2(16). http://psystudy.ru.
- Павлова Т. А. Опыт духовной биографии: Джон Вулман // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. 5. Специальный выпуск: Историческая биография и персональная история. М., 2001.
- Письма (2) Цертелева Н.А. Маслову С.А. // Бессонов П.А. Князь Николай Андреевич Цертелев (Эпизод из истории русской литературы и педагогической деятельности на протяжении полувека): Монография. РГАЛИ. Ф. 2866. Оп. 2. Д. 7. Л. 133 об.
- Письмо Цертелева Н.А. Цертелеву П.Н. (сыну). РГАЛИ. Ф. 2866. Оп. 2. Д. 32. Л. 2.
- Полозова Т. А. Духовность — аттрактор акме-развития // Психологические проблемы смысла жизни и акме. Электронный сборник материалов ХV симпозиума / Под ред. Г.А. Вайзер, Н.В. Кисельниковой. М., 2010.
- Рыкова Е. К. Категория счастья в духовной биографии Ивана Петровича Тургенева // XVIII век. Искусство жить и жизнь искусства. М., 2004. http://www.philology.ru/literature2/rykova-04.htm.
- Цертелев Н.А. Н. Я. За-у // Благонамеренный. 1825. Ч. ХХIХ. № 1. С. 6-8.
- Цертелев Н. А. Последнее земное слово детям моим. Духовное завещание (пометка автограф). РГАЛИ. Ф. 2866. Оп. 2. Ед. хр. 27. 5 мая 1843. Л. 1-1 об.
- Цертелев Н.А. Стихотворения. Сборник, подготовленный к печати П.А. Бессоновым. РГАЛИ. Ф. 2866. Оп. 2. Ед. хр. 20.
- Цертелев Н.А. Утро нового года // Вестник Европы. 1828. № 7. С. 161-164.